Это статья-шутка. Её происхождение имеет медицинский характер: старый гнойник вскрылся, и его содержимое вышло наружу. Не принимайте её близко к сердцу и не читайте более одного раза. Статья написана для легкого поверхностного чтения.

Мы привыкли, что наша радиоаппаратура хуже. Хуже любой другой. Импортной. Хуже любой не нашей. Я пытался вспомнить, когда же это произошло, и не смог. По-видимому, так сложилось до моего рождения.
И мы бы рады были делать её лучше. Но не можем. Ведь у нас в России и компоненты дороже, чем везде. Причём даже те, которые здесь в России и делают. И экономика непредсказуема, и налоги со штрафами приходится платить за то, что ещё не заработал или ещё не совершил. Ещё у нас холодно зимой и на отопление наших цехов и предприятий мы тратим гораздо больше, чем другие цивилизованные страны. И у нас самый медленный во всём цивилизованном мире Интернет. Их много, специфических российских особенностей, которые мешают разрабатывать и производить лучшую в мире электронику.
Нет, у нас есть и исключения. Есть то, что мы экспортируем в другие страны. В Африку, например. И в рекламках на нашу продукцию мы пишем: “Не уступает лучшим зарубежным аналогам и при этом в десять раз дешевле”. Ведь это парадокс. Каким образом продукт может быть не хуже, а стоить на порядок дешевле? Или, по крайней мере, вдвое дешевле? Ну, как? Ведь компоненты дороже. Отечественный монтаж и производство ПП (имеется в виду то, которое не уступает) тоже дороже. Значит, дешевле только за счёт интеллекта, той идеи, которая лежит в основе. И труда тех, кто эту идею разработал и вложил в бездыханные электронные компоненты и материалы.
Почему мы не можем написать: “Превосходит зарубежные аналоги и поэтому стоит дороже”? Если это действительно так? Из-за скромности?
Мы готовы признать, что те, которые работают там, работают лучше. Только потому, что они работают там, продукцию производят в долларах и зарплату получают в долларах. Только потому, что их продукция нужна всему миру, а наша — только тут, да и то не всегда. А ведь Россия занимает 1/6 часть сухой территории этого мира. Вместе с братскими независимыми государствами, с которыми нас связывает не только бурное прошлое, но и те же самые электронные компоненты. И разрабатывать и производить лучшую радиоаппаратуру для 1/6 части обитаемого мира — это очень и очень немало. Тем более, что остальные 5/6 части справляются с той же проблемой без нашего участия, если не считать тех, кто уехал туда, нашими российскими специалистами.
Доморощенный патриотизм, скажете Вы. Суконно-домотканный доморощенный патриотизм. А как же миллиарды долларов, которые вкладываются в развитие электронной промышленности за рубежом? Как быть с ними, вернее, с отсутствием их у нас. В нас ведь никто ничего не вкладывает. Как её делать, лучшую в мире электронику, если нет технологий, оборудование старое, правительство равнодушное и занято чем-то своим, далёким от решения этих проблем? Как её делать, нищим, в богатейшей стране? Маленькая Япония, раздавленная, в радиоактивных руинах, без полезных ископаемых, без любых других ресурсов, на одном своём самурайском прошлом, за два-три десятка лет стала ведущей державой в электронной области. Я утрирую, конечно, но результат-то неоспорим.
Может быть, у нас Мечты нет? Той великой мечты, которая заставляет людей не искать причины, по которым нельзя, а искать способы, с помощью которых можно. Не той мечты, которая прочно ассоциируется с телерекламой о Nescafe, а большой и настоящей. Чтобы можно было быть уверенным, что делаешь самую важную на свете работу и делаешь её хорошо, а будешь делать ещё лучше. Что немецкое хорошо для немцев, а не для нас. И чтобы в рекламе на нашу продукцию не нужно было писать, что не уступает или превосходит. А чтобы это было понятно и так. И что вся современная электроника: компьютеры, телефоны, телевизоры и многое другое — должна быть прежде всего отечественного производства, затем — для граждан этой страны и, конечно же, самая лучшая. И если мы опоздали с компьютерами, телефонами, телевизорами, это не означает, что мы опоздали навсегда. Пройдёт несколько лет, и современная электроника канет в лету, и даже трудно предположить, какая электроника будет нас окружать. Возможно, это будут вживляемые под кожу чипы, обеспечивающие приём и передачу электронных и факсимильных сообщений, просмотр телепередач (достаточно закрыть глаза) и доступ в Интернет.
И чтобы даже мысль о том, что российская электроника не самая лучшая, ушла и не приходила вновь.
Автор убедительно просит не присылать критических отзывов на данную статью, поскольку, во-первых, это шутка, а во-вторых, их может быть слишком много. Наоборот, если кто-либо пожелает поделиться своей профессиональной мечтой, автор будет за это очень признателен.

От редакции

Статья-шутка Ивана Малыгина и те вопросы, которые он задал, но на которые не получил для самого себя ответа, заставили меня вспомнить о замечательной книге основателя фирмы SONY Акио Мориты “Сделано в Японии”. Сравнительно недавно книга была переведена на русский язык, и в настоящее время доступна через Интернет по адресу http://ek-lit.agava.ru/sonysod.htm.
Собственно вспомнился отрывок, в котором господин Морита описывает свою поездку в Советский Союз и посещение телевизионного завода.
Удивительно, насколько точно совершенно далёкий от “советской” действительности человек, анализируя ТОЛЬКО ЛИШЬ увиденный им ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС, делает выводы, объясняющие и наше сегодняшнее отставание, и всегдашнюю расхлябанность, и извечный наш “пофигизм” и ещё многое, многое другое.
Недавно вышел очередной номер издания “Живая электроника России”, в котором с десяток авторов с разных сторон пытаются найти причины коллапса отечественной промышленности, конструируют проекты её “возрождения”, оперируют цифрами, как паяльником без припоя.
Думая, что РАНЬШЕ всё было хорошо... что на каком-то этапе у нас чуть-чуть не получилось, чуть-чуть схалтурилось, — мы живём этим, ложным ВНУТРЕННИМ ОПРАВДАНИЕМ.
Но нельзя увидеть себя со стороны, не взглянув в зеркало. Возможно, отрывок из книги Мориты — то самое зеркало, в которое стоит взглянуть...
И увидеть себя по-другому.

А. Биленко

Акио Морита
“Сделано в Японии”
(отрывок из Главы III)

... мы с женой были приглашены в Советский Союз.
Перед отъездом в Москву нам с Йосико посоветовали взять с собой бутылки с водой, а также полотенца и туалетную бумагу, потому что, как нам сказали, условия жизни в Советском Союзе примитивные.
Но эти предосторожности оказались излишними. С той самой минуты, как мы прибыли в Советский Союз, нас принимали с почётом. В аэропорту большая чёрная “Чайка” подъехала за нами прямо к самолёту. Нам не пришлось даже утруждать себя обычными таможенными формальностями.
Помимо гида и принимавших нас русских, к Йосико была приставлена переводчица, а ко мне — переводчик. Было видно, что они старались оказывать нам услуги и ни на минуту не оставляли нас. Однажды Йосико сказала: “Мне хочется пирожков”. Переводчики озадаченно посмотрели друг на друга. “Пирожки, — терпеливо объясняла переводчица, — это пища рабочих, вы едва ли будете их есть”.
Но Йосико настаивала, и после долгих разговоров между переводчиками и многочисленных телефонных звонков нас наконец доставили туда, где стояли рабочие и ели пирожки. Мы присоединились к ним и с удовольствием ели эти маленькие, вкусные пирожки с мясом и овощами.
Нас принимал Джермен Гвишиани, который был тогда заместителем председателя Государственного комитета по науке и технике, а сейчас он — заместитель председателя Госплана.
Это дружелюбный умный человек, в совершенстве владеющий английским. Я познакомился с ним в Сан-Франциско на приёме, устроенном Стивом Бектелом, сразу после встречи, организованной Советом конференций и Станфордским научно-исследовательским институтом.
Я был удивлён, когда увидел, что этот русский прекрасно исполняет джазовые мелодии на фортепьяно и так непринуждённо и учтиво держится в капиталистической среде. В СССР он был таким же экспансивным. Он настоял, чтобы мы попробовали его национальные кушанья, обильную крестьянскую еду. Он возил нас на заводы в пригородах Москвы и Ленинграда, и я видел, как там делают радиоприёмники и кинескопы и собирают телевизоры. Я видел всё, что можно было посмотреть, но это не произвело на меня впечатления.
В то время Советы отставали от Японии и Запада в области бытовой электроники на восемь–десять лет. Они работали грубыми инструментами и применяли неудобную и неэффективную технологию производства. Мне было ясно, что отсутствие качества и надёжности было непосредственно связано с безразличным, незаинтересованным отношением рабочих и руководства, которое не знало, как стимулировать инженеров и рабочих-производственников. Даже советские граждане шутят по поводу плохого дизайна и низкого качества товаров, но я надеюсь, что со времени моего визита это качество улучшилось.
В конце моего визита Гвишиани привёл меня в свой кабинет, где находились официальный представитель министерства связи и несколько чиновников. Гвишиани улыбнулся и сказал мне: “Теперь, господин Морита, вы осмотрели наши заводы и поняли, что мы можем. В нашей стране нет инфляции или роста заработной платы. У нас очень стабильная рабочая сила. Мы могли бы совместно с вашей страной использовать это через систему субконтрактов”. Он, по-видимому, очень гордился тем, что он мне показал, и, быть может, человеку, который видел, как упорно трудился советский народ все эти годы, этот прогресс показался бы феноменальным. Но то, что я увидел, не вызвало у меня восторга. Я посмотрел на лица людей, собравшихся в кабинете, которые ждали, что я скажу.
Я спросил у Гвишиани, действительно ли мне можно сказать, что я думаю.
Да, конечно, пожалуйста, ответил он. Я так и сделал.
“Я скажу вам правду, — начал я. — Мы в Японии использовали наши самые лучшие таланты и самые умные головы и потратили много лет в поисках путей повышения эффективности и производительности даже таких простых вещей, как отвёртка. Мы ломали головы и проводили подробнейшие исследования и опыты, чтобы решить, какая точно температура нужна для пайки железа в том или ином случае. Вы здесь не прилагаете таких усилий; по-видимому, в этом здесь нет нужды, потому что никто, кажется, не заинтересован. Откровенно говоря, господин Гвишиани, мне очень не хочется что-либо критиковать, после того, как вы устроили мне такой прекрасный приём и всё мне показывали, но я должен сказать вам, что я бы не перенёс, если бы увидел, что продукция “Сони” производится в таких условиях, как здесь у вас. Я пока не могу предложить вам нашу технологию”.
Он выслушал это совершенно спокойно и подошёл к одному из своих помощников, который гордо вручил ему маленький топорный чёрно-белый транзисторный телевизор советского производства.
“Господин Морита, — сказал он, — вот телевизор, который мы планируем сейчас продавать в Европе. Скажите, пожалуйста, каково ваше мнение об этом?”
Я снова его спросил: “Я действительно могу сказать, что думаю?”
Он кивнул. Я глубоко вздохнул.
“Господин Гвишиани, в Советском Союзе есть замечательные, талантливые мастера искусств, — начал я. — У вас великие музыканты, балет — великое художественное наследие, а ваши исполнители славятся во всём мире. Это счастье, что ваша страна обладает и техникой и искусством. Но почему же этого не видно в вашем телевизоре? Если у вас в Советском Союзе есть и искусство, и техника, почему же вы не сочетаете их, чтобы делать прекрасные вещи? Если говорить откровенно, господа, судя по тому, что мы знаем о рынке и вкусах потребителей, мы не думаем, что такой некрасивый телевизор можно будет продать”.
На какой-то момент все удивлённо замолчали, и тогда Гвишиани обратился к представителю министерства связи: “Ответьте, пожалуйста, господину Морите”.
Он совершенно серьёзно сказал: “Мы понимаем, что вы говорите, господин Морита, но искусство не по нашей части!”
Это был невероятный ответ. Я почувствовал себя неловко:
“О, я понимаю. Я сказал всё, что хотел сказать. Если вы дадите мне один из этих телевизоров, я возьму его с собой в Токио и попрошу моих инженеров дать вам наши рекомендации, как его улучшить”.
Я это сделал, и наши инженеры написали длинный отчёт, предлагая некоторые изменения в схеме и другие пути улучшения телевизора. Но без технологии “Сони”.
Года два спустя после этого я беседовал с Гвишиани в Зальцбурге во время музыкального фестиваля. “Вы должны снова приехать к нам”, — сказал он мне.
Но у меня до сих пор не было такой возможности.